Концепция революции в поэме 12. Сочинение на тему революции по поэме Блока «Двенадцать. Главные герои и их характеристика

Поэма Блока «Двенадцать»: анализ. Революция в поэме Блока «Двенадцать»: тема и идея поэмы. Символ красного знамени. Символ Христа. Мировое значение Октябрьской революции.

«В белом венчике из роз»,
картина Андрея Миронова.

Блок. Революция. Двенадцать

Революция в поэме Блока «Двенадцать». Тема и идея

Свой анализ поэмы Александра Блока «Двенадцать» я начну не с содержания, языка и характеристики персонажей, а с темы и идеи поэмы , перед которой встают в тупик, изумляются, строят догадки с момента публикации и до сих пор – вот уже на протяжении целого века (поэма была написана в январе, а опубликована в марте 1918 года).
Блок задал нам загадку, которую с наскока не решить, да и любое лобовое, трафаретное объяснение было бы бессмысленно.
Революционная поэма, написанная в ироническом жанре частушек, с включением мотивов жестокого романса. Герои – двенадцать «апостолов новой веры», двенадцать красноармейцев ночного патруля. Они вышучивают обывателей – представителей старого мира, издеваются над христианством и священником, расправляются с предавшим идеалы революции и перешедшим на сторону контрреволюции Ванькой-солдатом, убивают из ревности и мести красивую гулящую девку Катюху, но... впереди этого отряда – Сам Иисус Христос – с красным флагом. Как это понимать?!

Так идут державным шагом,
Позади – голодный пёс,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.

Хочется поднять тему поэтического предсказания, опережающего время, опережающего уровень понимания читателей не то что на век-другой, а на целую эпоху. И лучшего примера, чем поэма Блока «Двенадцать», для этого не найти.
Сколько раз я её перечитывала – в попытках с течением времени наконец-то понять, как на неё реагировать, – столько раз переосмысливала и понимала уже по-другому. Наверное, потому, что перечитывала именно тогда, когда подвергались серьёзным испытаниям мои взгляды. Общество металось, менялось, какие только разоблачающие публикации не встречались в прессе в то время – конечно, начинала думать, разбираться в белых пятнах истории и я вместе со всей страной. Но интересно уже то, что в этих переосмыслениях мне самой, без понуждения, почему-то хотелось перечитывать «Двенадцать» Блока. Может быть, я чувствовала, что в этой поэме – ключ?
Ключ к пониманию роли революции.
Ключ к осознанию проблемы возмездия.

Характерно, что поэму в полном виде не приняли ни друзья Блока, ни революционная власть того времени, хотя отдельными лозунгами-афоризмами из «Двенадцати» она охотно пользовалась: ещё при жизни автора плакаты с поэтическими лозунгами «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем» и «Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!» развешивали на зданиях. Тем не менее, поэма «Двенадцать» вошла в золотой фонд советской литературы – несмотря на уголовный жаргон и Иисуса Христа во главе революционного отряда.
Кстати, последний образ советская критика как только не трактовала – одно предположение было провальнее другого, и ни одно не могло меня удовлетворить. Хоть я и была тогда школьницей, и замысел поэта намного превышал мой уровень понимания подобных неоднозначных вещей, но внутреннее чувствознание, по крайней мере, давало понять, что успокаиваться на подобных трактовках нельзя, истина в чём-то другом.

Я рассуждала с позиции человека советского, и с этой точки зрения меня шокировала уголовная лексика и частушечный жанр поэмы, посвящённой такой великой теме, как Октябрьская революция. В моём сознании эти вещи были несовместимы. И необъяснимым казалось, что революционный отряд не только изъясняется на блатном жаргоне, но и стреляет по женщине из чувства мести. «Зачем надо было Блоку делать героями произведения уголовную шпану, какое она имела отношение к красноармейцам?!» – думала я.
А вот Христос во главе революционного отряда меня хоть несколько и удивлял (тем более что не увязывался образ Бога с уголовным элементом в качестве героя), однако я понимала, что если считать Христа просто символом добра и справедливости, то значит, добро и справедливость на стороне революции. Возможно, поэму всё-таки взяли в «золотой фонд», подлежащий изучению в школах, понимая её именно так.

Пришли 90-е. Рухнул СССР. В мою жизнь, как и в жизнь многих людей, вошла вера. Да и в истории для меня прояснились многие вопросы. Понадобилось прочитать множество книг, чтобы убедиться, что уголовщина присуща как составная часть любой революции, любой стране – сравните хотя бы с французской 18-го века. И, перечитав поэму другими глазами, я уже не была шокирована уголовным налётом в описании отряда, осознав, что после революции царил неслыханный хаос, в такое время как раз и лезут к власти люди беспринципные, без идей, корыстолюбивые ораторы-демагоги, популисты, ищущие местечко послаще и строящие из себя избавителей и кумиров. И эти последствия присущи любому насилию, мятежу, перевороту, народному бунту и «майдану». Но я по-прежнему не могла понять, зачем Блок во главе революционно-уголовного отряда поставил Христа. Новая версия 90-х годов насчёт того, что неполное имя Христа (Исус вместо Иисус, с пропуском одной гласной) доказывает ложность этого символа, являющегося, наоборот, антисимволом, антигероем, Лжемессией, чуть ли не самим Сатаной, меня совершенно не удовлетворяла, вызывая только раздражение таким буквоедским, фарисейским подходом к символу.

Но стало ясно хотя бы одно: раз месть и революция – вещи не просто совместимые, а объективно неразрывные, раз любая революция есть насилие, насилие – это жестокость, тогда что как не месть может венчать революцию, всегда основанную на насилии и жестокости? И если революция делается под маркой насильственной остановки насилия над народом (т.е. остановки эксплуатации имущими неимущих), тогда месть тем более закономерна. Она – возмездие.

Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Чёрная злоба, святая злоба...

Да и неправильно было бы полностью отождествлять отряд в «Двенадцати» с уголовниками. Это скорее люмпен-пролетарии, необразованная, бездуховная и не слишком сознательная часть рабочего класса, которая, получив права и свободу, воспринимала её как вседозволенность, а экспроприацию экспроприаторов – как призыв к грабежу: «Запирайте етажи, нынче будут грабежи! Отмыкайте погреба – гуляет нынче голытьба!» Но революция и им была своя «в доску», потому и шли на риск, на опасность встретить пулю при ночном патрулировании. Уже такие выражения, как «Товарищ! Гляди в оба!», «Бессознательный ты, право», «Над собой держи контроль!», «Революцьонный держите шаг!» – доказательство, что это была не отпетая беспринципная шпана (которой «на спину б надо бубновый туз» – знак, который в царское время нашивался каторжникам на куртки), – шпана подобные выражения не употребляла. Эти слова говорят о наличии у носителей данных выражений зародыша революционной идеи, некоего подобия сознательности.

Другое дело, что в поэме Блока изображены не те сознательные рабочие, на которых призывал опираться Ленин, а те, которые количественно преобладали и на которые опирался Троцкий. Он-то как раз и был первым (если не считать марксиста-ревизиониста конца XIX в. Эдуарда Бернштейна и его серии статей «Проблемы социализма»), кто убеждал, что «вот – проснётся лютый враг», что с течением времени врагов будет всё больше и больше и надо быть всё бдительнее и бдительнее.

Их винтовочки стальные
На незримого врага...

В трудах ни у Ленина, ни у Маркса вы не найдёте идею «перманентной (т.е. постоянной) революции», разрастающегося насилия, неуклонной и ширящейся всеобщей подозрительности и террора. Но тем, кто пришёл за ними, не потребовалось преодолевать в себе некую грань, перешагивать нравственный запрет, чтобы убить человека. Убивать стало так же легко и обыденно, как щёлкать орешки.

Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
Господи, благослови!

И всё-таки, что в поэме делает Христос? Нельзя же понимать Его как предводителя шайки! И нельзя понимать вооружённый отряд люмпенов, озлоблённых и во всех подозревающих своих врагов, – как символ добра... И почему Блок, человек верующий, хотя, возможно, более свободно верующий, чем принято, так резко отзывался о священнослужителях? Конечно, строки из поэмы «Брюхом шёл вперёд, и крестом сияло брюхо на народ», «Пальнём-ка пулей в Святую Русь» идут не от автора, а от героев поэмы, т.е. отражают их мысли или высказывания по поводу религии и священников. Но ведь и сам Блок довольно определённо высказывался на эту тему:

«Если бы в России существовало действительное духовенство, а не только сословие нравственно тупых людей духовного звания, оно бы давно "учло" то обстоятельство, что "Христос с красногвардейцами". Едва ли можно оспорить эту истину, простую для людей, читавших Евангелие и думавших о нём...»

Давайте подумаем. Каждый, кто читал воспоминания дореволюционных демократов, народников конца 19-го века, и политических деятелей-дворян того периода, не мог не заметить, каким косным и греховным в своём большинстве описывается священство русских деревень и сколько тогда было разгульных и неверующих попов-расстриг. Обратите внимание: речь идёт не о художественной литературе, не о вымысле, и тем более не о статьях современных горе-историков, всегда стоящих перед правительством в позе «чего изволите?», а о вещах биографических, о старых мемуарах! И ещё: каждый, кто читал уцелевшие воспоминания тех, кто был репрессирован в первое десятилетие после революции, встречал упоминания о священниках курящих, пьющих, сквернословивших, блудящих и служащих в церкви чисто ради мзды. Это – факты уже начала ХХ века. И из песни слов не выкинешь.
Другое дело, что было бы неправильным отождествлять такие личности со всей соборной Церковью, а тем более – считать этот тип людей опорой Бога на земле. Но нельзя и не понять, почему такой, казалось бы, верующий русский народ в основном не желал вставать горой за своих батюшек, когда их арестовывали; почему так быстро отказалась от веры довольно значительная часть народа, даже если не учитывать молодёжь. И как революция явилась закономерным итогом возмездия за многовековое насилие и неравенство, так и репрессии, которым поверглось священство, можно объяснить Божьим возмездием за неверие и неправедную жизнь пастырей, призванных служить для своей паствы духовным идеалом.
Новые власти, конечно, гребли всех под одну гребёнку, особо не разбираясь: мол, служитель культа – значит, контрреволюционер; все храмы закрывались. Страдали тогда все люди, причастные к Церкви, даже те, кто не вредил советской власти. Тем не менее, дыма без огня не бывает, и если против кого-то возникает стойкое недовольство, значит, уж очень долго значительное число людей из слоёв, вызвавших к себе всплеск неприязни, злоупотребляло своим положением.

Этим я не «оправдываю репрессии против веры», как многим захочется сказать, а лишь объясняю, как сложилась обстановка, при которой народ не захотел защищать своих вероучителей.
Церковь – как соборное понятие, а не как конкретные храмы и приходы со своими священниками и паствой – учреждение небесное, духовное, её Учение свято и относится к области морали, нравственности, духа, и значит, она должна своим примером показывать образцы высокой нравственности и истинной человечности. Если этого не было, значит, как земное учреждение Церковь во многих местах Российской империи не выполняла своё предназначение.
Иван Сергеевич Аксаков, известный литератор и общественный деятель, писал:

«Недостойное состояние, не только прискорбное, но и страшное! Какой преизбыток кощунства в ограде святыни, лицемерия вместо правды, страха вместо любви, растления при внешнем порядке, бессовестности при насильственном ограждении совести, – какое отрицание в самой Церкви всех жизненных основ Церкви, всех причин её бытия, – ложь и безверие там, где всё живёт, есть и движется истиною и верою...»
(По поводу статьи В. С. Соловьёва «О церкви и расколе»)

В этом трудно усомниться хотя бы потому, что человек с течением времени мало меняется как вид. Многие ли священнослужители Украины обратились к своей пастве и правительству и публично категорически выступили против войны – за мир, братство и любовь между всеми народами, между Западом и Востоком? Многие ли призвали бросить оружие и договариваться друг с другом мирными способами, цивилизованно? А помогает ли Церковь Украины тем мирным верующим, чьи дома оказались в местах военного конфликта? Как будто жители этих мест уже по определению выпадают из-под попечения Церкви, являются антихристами, и опекать нужно лишь украинскую армию. Это всё равно как если бы в средние века, когда бушевала чума и моровая язва, священники покидали опасные области и бросали свои приходы.
Вот потому, что с течением времени вероучителя народные стали отступать от своего долга, вполне можно себе представить, как произошло то, что пути народа и Церкви после революции на какое-то время разошлись. И, возможно, именно страдания священников праведных, истинных учителей человеческих, смягчило Божий гнев, расплату, нависшую над нашей Церковью, и вернуло народу веру. Уже в Великую Отечественную начали проявляться случаи исповедания веры среди советских солдат.

Интересно, что от возмездия не ушли и те, кто проводил революционный террор: ни Троцкий, призывавший «стрелять попов» и взрывавший храмы, ни Тухачевский, расстреливавший восставших в Кронштадте и Тамбове вместе с жёнами и малыми детьми, ни следователи-изверги НКВД, пытавшие и расстреливавшие тысячи жертв и которых самих будут пытать и расстреляют те, кто придёт им на смену. Судя по воспоминаниям современников, очень плохо кончили и многие рядовые исполнители жестоких приказов, кто лично принимал участие в сносах церквей и арестах. Насилие, как правило, порождает насилие или ущербную, несложившуюся судьбу. Это закон Истории и Божий закон.

Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица...

– Что, товарищ, ты не весел?
Что, дружок, оторопел?..

Ох ты, горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!

«Гумилёв сказал, что конец поэмы "Двенадцать " (то место, где является Христос) кажется ему искусственно приклеенным, что внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект. Блок слушал, как всегда, не меняя лица, но по окончании лекции сказал задумчиво и осторожно, словно к чему-то прислушиваясь: – Мне тоже не нравится конец "Двенадцати". Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И тогда же я записал у себя: к сожалению, Христос».
(Корней Чуковский, статья «Александр Блок как человек и поэт»)

Не авторским капризом и не случайностью, конечно, был и выбор героев для поэмы. Не просто рабочие, а представители его большинства – приблатнённые люмпены, тёмная масса. Так чутко чувствовал и так зорко видел поэт движущую силу революции, её исполнителей – тех, кто в низах претворял в жизнь идеи вождей на своём уровне понимания. Не случайно в записных книжках (своём дневнике) Блок записал:

«О. Д. Каменева /комиссар Театрального отдела/ сказала Любе /Л. Менделеева, жена Блока/: "Стихи Александра Александровича /"Двенадцать "/ – очень талантливое, почти гениальное изображение действительности. Анатолий Васильевич /Луначарский/ будет о них писать, но читать их – не надо /вслух/, потому что в них восхваляется то, чего мы, старые социалисты, больше всего боимся ". Марксисты – самые умные критики, и большинство правы, опасаясь "Двенадцати "»
(А. А. Блок. Записные книжки. 10 марта 1918 г.)

Да, старые социал-демократы, и Ленин в их числе, вовсе не были рады тому разгулу и грабежу, который воцарился после революции, они выступали за законность – пусть и за «революционную», с временным введением военного коммунизма, с системой заложников и принудительными трудовыми работами, на которые сгоняли бывшую буржуазию. В этом трудно рассмотреть законность, но и невозможно не отличить этого от несанкционированных повальных грабежей и расстрелов на месте, т.е. обычной практики бандитов-уголовников и кабацкой голи, босяков, с которыми старым большевикам приходилось сотрудничать и пытаться их воспитывать.
Нельзя также не учитывать и то, что вовсе не Ленин начал революцию, хотя он и готовился к этому всю жизнь. Готовился, но считал, что время ещё не пришло. Понимал, что с тем уровнем сознательности, который был у народных масс в его время, подлинная социальная революция, прямо ведущая к осуществлению идеалов коммунизма, идеалов мира без эксплуатации и унижения, без войн и национальной розни, братского отношения человека к человеку, – невозможна.
Если прочитать исторические записки видных политических и общественных деятелей того периода, независимо от их политических симпатий, или дневники высшего военного состава царской армии, хотя бы мемуары Корнилова и Деникина, вы убедитесь в одном: на самом деле к моменту возвращения Ленина в Россию революция шла полным ходом, причём очень быстро скатываясь по направлению к террору и гражданской войне. И Ленин, в момент кризиса перехвативший руль управления, чтобы попытаться хоть как-то подчинить себе горящие негодованием и жаждой возмездия толпы – среди которых было слишком много людей с оружием, дезертиров, бывших несознательных крестьян, – нёс России возможность менее кровопролитного исхода событий. К моменту его возвращения у страны уже было Марсово поле и тысячи народных жертв, павших на демонстрациях. Все кипели от возмущения и требовали перехода к более справедливому общественному строю: ни царь, ни тем более слабое и недальновидное Временное правительство никого не удовлетворяли. На Петроград двигался Корнилов, чтобы методом виселиц (который он считал лучшим действенным методом по водворению народа в стойло и возвращению монархической формы правления) задушить мятеж, а на самом деле, чтобы вообще взорвать ситуацию. Ибо раскалённая система, в которой отсутствует или заклинило паровой клапан, неизбежно взрывается, а Корнилов именно это и собирался сделать – захлопнуть клапан возмущения. Ленин же сделал то, что единственное могло погасить накал, – дал народу немедленный мир, объявил землю общим достоянием, а все сословия – равными перед законом.

Выбирая героев для своей поэмы «Двенадцать», Александр Блок показал себя человеком умным и наблюдательным. Ставя Христа во главе революционного отряда и понимая всё несоответствие между ними, он оказался дальновидным, даже – прозорливым, вещим, если хотите. Предвидел он в своих записках (личных дневниках) и ожесточённую травлю, непонимание со стороны бывших друзей, которое обязательно возникнет после опубликования поэмы, но, тем не менее, писал в статье «Интеллигенция и революция» о революции как о вырвавшейся на волю народной стихии:

«Она сродни природе. Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозный вихрь, как снежный буран, всегда несёт новое, неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своём водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных; но это её частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издаёт поток. Гул этот всё равно всегда – о великом».

О великой идее свободы, равенства и братства, которую подхватили все страны Европы и Америка и которая у нас из-за преобладания неграмотного, несознательного большинства приняла формы, идентичные самым первым, кровавым революциям в Нидерландах (16 в.), Англии (17 в.) и Франции (18 в.), – переросшим в террор и гражданскую войну, а не более поздним вариантам буржуазных революций.
То, к чему пришли на Западе в результате трёхстолетнего опыта проб и ошибок, возможно, стало бы и нашим итогом, если бы не смерть Ленина, который недаром своей политикой нэпа сделал выбор в пользу частичного возврата к буржуазным ценностям. Он-то как раз практически сразу, вовремя понял то, что разумной альтернативы этому пока нет, что буржуазный этап революции пройти необходимо. Крестьянская Россия должна сначала стать грамотной и культурной, прежде чем можно будет подвести её к коммунистическим ценностям, которые способны оценить и правильно понять только личности высокоморальные и развитые. Сначала необходимо всеобщее просвещение (недаром ещё при Ленине началось быстрое массовое обучение – ликбез, ликвидация безграмотности) и массовое развитие кооперации, т.е. простейшего вида коллективного сотрудничества, который мог бы постепенно научить крестьян хозяйствовать совместно и в разумной форме. А в дальнейшем благодаря кооперации и пробным, опытным, показательным колхозам население увидело бы преимущество совместной обработки земли.
Ленин способен был учиться на своём опыте, на своих и чужих ошибках. Более того – публично признавался в них, не боялся предстать обычным человеком, а не недосягаемым полубогом. Признавался, делал выводы и менял курс. Гибкая, наблюдательная политика всегда отличает мудрых политических деятелей от недальновидных политиков более мелкого масштаба, считающих, что признание своей вины уронит их в глазах народа, и из-за этого упорствующих в своих ошибках, – которые в результате увеличиваются и превращаются в преступления. Но кому-то очень надо было вывести из строя Ленина, а других, равноценных политиков, способных заменить его у руля без ущерба для страны, не нашлось. Или их тоже убрали.

Могли бы мы прийти к правильному пониманию свободы и демократии и позже, в конце восьмидесятых, до развала СССР. Причём, не отказываясь при этом от бесплатной медицины, всеобщего среднего образования и других достижений нашей истории. Это была бы демократическая страна даже более высокого уровня, чем страны Запада, поскольку она была бы куда ближе к великой мечте человечества о справедливости и братстве. Но кому-то очень важно было развалить СССР и захватить власть на местах, практически тут же сдав её радикалам или правым консерваторам, а то и откровенным бандитам, дерибанящим народное достояние и устраивающим покушения на своих конкурентов.

Всё могло быть. Но случилось то, что случилось. И всё-таки прав был Блок, который пусть и не желал ставить Христа во главе отряда революции, но поставил, т.к. не только хорошо понимал практику революционной стихии, но и сердцем чувствовал родство между заветами Христа и коммунистической теорией – сравните с «Моральным кодексом строителя коммунизма», убедитесь!
«Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» – и призыв Ленина к немедленному миру и к установлению между всеми государствами отношений, основанных на отсутствии войн.
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» – и коммунистические идеалы непривязанности к частной собственности, отказа от личного стяжательства.
И не потому ли сейчас так часто среди новых обличителей коммунистического учения оказываются бывшие партийные и комсомольские работники и преподаватели научного коммунизма, что в 80-е их поголовное большинство давно отошло от идеалов своей партии, фактически предало её, и было озабочено лишь одним – своим собственным благополучием? Уничтожая коммунистическое учение, опорочивая его, возводя на него ложь и клевету, они тем самым пытаются залепить глаза своей совести и оправдать своё страстное корыстолюбие. Именно из них вышли первые собственники предприятий и ведущие держатели акций постсоветского пространства, именно они стали нашими первыми президентами в 90-е.
Но как идея коммунизм не имеет отношения к уже осуществлённым попыткам своего воплощения в истории разных стран. Маркс, обосновавший эту теорию научно, писал о необходимости первого, подготовительного этапа – повышения уровня сознания народных масс от стадного инстинкта (мыслить как все – как это похоже на нас и сейчас!) к мышлению и поступкам думающей и анализирующей личности, берущей на себя ответственность за ближних и дальних, за страну и за мир на Земле – поскольку ни одна страна не висит в воздухе, и все мы связаны и взаимозависимы, все мы друг другу нужны, а не антагонистичны. Положа руку на сердце, многие ли из нас озабочены интересами других – я уж не говорю о мире и процветании всех стран?! Когда человек слишком любит своё благополучие, он способен ради этого посягать на благополучие чужое. Когда человек слишком озабочен интересами только своей нации, он способен давить и ущемлять другие. Когда его цель – только своя страна, более чем вероятно, что он взорвёт ситуацию каким-либо мировым конфликтом. Или хотя бы разругается с соседями. Но разве к этому призывал Христос? И разве это – закон исторического развития и прогресса?
Блок видел Сегодня и одновременно заглядывал в Завтра. В возможное Завтра, в то, у которого тогда, в восемнадцатом году, был шанс начать сбываться. Или в то Завтра, которое мы сейчас не видим и в него не верим, но которое гипотетически всегда возможно. История полна неожиданностей! Во всяком случае, поэма Блока «Двенадцать» – вещь, безусловно, удивительно мудрая и проникновенная. Блок уловил самое главное и самое глубокое – суть явления, суть идеи, направление развития мировой истории, вектор её движения. То, что для многих пока, увы, – слишком глубоко и далеко, слишком недоступно пониманию среднего обывателя.
Блок не был подвержен стадному инстинкту, заставляющему думать так, как думают все. И не был привержен к старому, не цеплялся за уже отжившие формы правления и сословные привилегии. Он мыслил глобально, слушал шаги Истории.
К сожалению, не многие способны услышать будущее, или разглядеть развитие вековой мечты человечества, или просто не поносить своё прошлое, из которого они выросли, на фундаменте которого стоят и в котором они мало что поняли.

А это кто? – Длинные волосы
И говорит вполголоса:
– Предатели!
Погибла Россия! –
Должно быть, писатель –
Вития...

Витий много – таких людей, как Блок, мало. А Россия не погибла и не погибнет, несмотря на усердие витий.

Поэма Блока «Двенадцать»: анализ

Итак, какие персонажи действуют в поэме Блока «Двенадцать»?
Их не очень много, и по своей роли они легко делятся на 5 групп:

Ветер, вьюга, мороз, гололёд – природные силы.
Исус Христос, красный флаг, пёс – символы.
Старушка, барыня, поп, буржуй, писатель, бродяга, лихач, проститутки, голоса горожан – обыватели.
Петруха – Катька и Ванька – трио (любовный узел).
Отряд (12): Петруха, Андрюха и 10 безымянных – представители нового мира.

Природные силы несут на себе очень большую нагрузку. И не только потому, что они составляют общий фон, на котором развёртывается действие, но, главным образом, потому, что они и есть та «музыка революции», о которой в статье «Интеллигенция и Революция» писал Блок: «революция есть музыка, которую имеющий уши должен услышать» и «Дело художника, обязанность художника – видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит "разорванный ветром воздух"». Недаром во время создания поэмы Блок слышал большой слитный нарастающий шум в себе и вокруг – «вероятно, шум от крушения старого мира», как признавался он в «Поздних статьях». Он призывал творческую интеллигенцию слушать «новую музыку», «великую музыку будущего».
И эта музыка гремит в ветре и вьюге поэмы от первой до последней строки. Музыка эта – вселенская: «Ветер, ветер – на всем божьем свете!», недаром в «Интеллигенции и революции» Блок писал: «она лелеет надежду поднять мировой циклон» и восхищался размахом «русской революции, желающей охватить весь мир (меньшего истинная революция желать не может...)»
Музыка эта хлёсткая, весёлая и злая:

Ветер хлёсткий!
Не отстаёт и мороз!

Ветер весёлый
И зол и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвёт, мнёт и носит
Большой плакат:
"Вся власть Учредительному Собранию"...

Злая и весёлая, потому что народ веками «скрежетал зубами во мраке, отчаянье, часто – злобе. Но они знали, что, рано или поздно, всё будет по-новому, потому что жизнь прекрасна», ведь задумано – «переделать всё»:

«Устроить так, чтобы всё стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, весёлой и прекрасной жизнью.
Когда такие замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе народной, разрывают сковывавшие их путы и бросаются бурным потоком, доламывая плотины, обсыпая лишние куски берегов, – это называется революцией. Меньшее, более умеренное, более низменное, – называется мятежом, бунтом, переворотом. Но это – называется революцией».

А то, что «Ветер, ветер!» и поэтому «на ногах не стоит человек», лишь подтверждает размах крушения старого мира «до основанья», как поётся в пролетарском международном гимне «Интернационал», ставшем первым гимном в новой, послереволюционной России – страны «работников всемирной, великой армии труда»:

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем – тот станет всем!

«Свищет ветер», «Это – ветер с красным флагом разыгрался впереди» – в ушах звучит не только январский ветер восемнадцатого года – дней, когда создавалась поэма «Двенадцать», – но и ветер великого движения народных масс, воспрянувших, почуявших свою силу и значение. Они были никем и ничем – быдло, холопы, рабы, безгласная толпа, массовка при своих правителях. А теперь в их руках – штурвал корабля, который зовётся «Россия», и в их силах – перестроить жизнь на новых, более справедливых началах, уничтожить разницу между сословиями, вражду и недоверие между народами, получить возможность влиять на жизнь, на управление землями и заводами, овладеть богатствами культуры и образования. Задачи – поистине великие и прекрасные. И ветер в поэме, несмотря на свою хлёсткость, звучит как огромный хор или оркестр духовных сил народа, сил творческих и созидательных.
Красный флаг в руках народа (и в руках Христа, как окажется в финале поэмы) – символ не только готовности пролить свою кровь и умереть за обретение свободы, за защиту своих прав, но и народный, древний символ красоты: красный всегда по-русски означало «прекрасный», «красивый», отсюда и выражение «красная девка», т.е. «прекрасная девушка». Потому и на праздник мужики надевали красные рубахи, а бабы и девки – красные сарафаны. Красный, огненный – цвет Солнца, Ярилы – древнего высшего божества славян.
Сейчас многие трактуют красный цвет как олицетворение крови и смерти, олицетворение большевистского террора и репрессий. При этом забывают, что это очень давний символ: красное знамя поднимали над собой и восставшие крестьяне-маздакиты древнего Ирана, и народное войско крестьянского вождя Ивана Болотникова, и казаки Степана Разина, и революционеры Франции и Польши, а малиновые знамёна (цвет из гаммы красного) были в войске запорожских казаков.
Потому и стихия ветра, стихия красных флагов – это стихия свободы, вольности, равенства, братства и причастности к царству Солнца-Ярилы, царству Прави, т.е. царству Правды. Очень символично, что именно этот флаг стал Знаменем Победы советского народа над фашистской Германией.

Почему ветер мнёт и рвёт плакат «Вся власть Учредительному Собранию!»? Потому что другие, буржуазные и эсеровские партии, призывали народ терпеть и ждать: вот-де состоится съезд Учредительного Собрания – собрание народных представителей, и они решат все вопросы – о выкупе земли, о войне и мире и т.д., причём «народные представители» избирались в подавляющем большинстве из среды фабрикантов, помещиков, буржуазной интеллигенции, деятелей земства, наконец, зажиточных хуторян (сельских богатеев). А большевики сказали: «Вся власть Советам» – и во все Советы выбрали представителей действительно из низов, из народной гущи. В этом – народная Правда.

Но время революции – ещё и очень трудное, скользкое, неустойчивое время для всякого обывателя, ведь в этот промежуточный период ещё мало что созидается, в основном же – разрушается. Голод, холод, хаос, смятение в умах, неуверенность в завтрашнем дне, особенно – для представителей старого мира и для индифферентных к политике обывателей. Отсюда возникает образ гололедицы:

Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком – ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит – ах, бедняжка!

Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
– Ужь мы плакали, плакали...
Поскользнулась
И – бац – растянулась!

Ай, ай!
Тяни, подымай!

Насмешка? Да, конечно, ведь поэма почти вся целиком написана языком красноармейского патруля и отражает его оценку происходящего. Отсюда раёшная форма стиха и экспрессивные междометия «ах», «ай», звукоподражательное «бац», разговорные слова и выражения «подвернуться к кому-то», «ходок», «барыня» и явно окрашенные иронией «Ужь мы плакали, плакали...» (естественно, что здесь не прямая речь барыни, а передача её смысла языком патруля – это выдаёт простонародное «ужь»), «растянулась», «Тяни, подымай!», уменьшительные «снежок», «ледок», «бедняжка».
Скользкость, страх в умах и настроениях жителей столицы, бывшей твердыни самодержавия, растерянность перед неожиданной бурей народной стихии – явления неслыханного для чиновного Петербурга – остроумно передан Блоком живым, разговорным языком городских окраин – отсюда преобладание короткой, рубленой фразы, назывных предложений, состоящих в основном из глагола или существительного с немногими подчинительными словами.

И образ снежной вьюги тоже выписан чисто народным (например, песенно-фольклорное «за четыре за шага»), даже грубоватым, вульгарным языком с нарочитым смещением ударений («крути т», «вьюга », «завился », «поднялся ») и простонародной окраской («чтой-то», «не утянешь сапога», «столбушкой»):

Снег крути т, лихач кричит...

Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга , ой, вьюга !
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!

В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга...
Да в сугробы пуховые –
Не утянешь сапога...

И вьюга пылит им в очи
Дни и ночи
Напролёт..

Снег воронкой завился ,
Снег столбушкой поднялся ...

Эта вырвавшаяся из подвалов, комнатушек, хибарок, трущоб «вьюга » ходит по городу полноправной хозяйкой, выметая жильцов из их жилищ и заселяя пролетариями и обитателями маленьких западных и южных местечек, хлынувшими с национальных окраин бывшей Российской империи.
Музыка революции – в этих завываниях пурги, колких пригоршнях снега, которые швыряет в лицо своенравный, насмешливый ветер, и в подножках гололедицы.

Основное действие поэмы завязывается вокруг трёх персонажей – Петрухи, Катьки и Ваньки. Убийство из ревности – сюжет, в общем-то, типичный для любого времени. Здесь он ещё дополняется мотивами мести (Ванька, как и Петруха, раньше был красноармейцем, но потом бросил Красную Армию: «Был Ванька наш, а стал солдат!») и классовой ненависти:

– У ей керенки есть в чулке!
– Ванюшка сам теперь богат...
– Ну, Ванька, сукин сын, буржуй...

Именно поэтому весь отряд стреляет по Катьке и Ваньке, которые проезжают мимо на извозчике.

Стой, стой! Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..

Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!

Описание любовной пары, несущейся на лихаче, Блок делает в лучших традициях русских народных песен и сказаний. Это уже не частушки, всё звучит как подлинный русский фольклор:

Катька с Ванькой занята –
Чем, чем занята?..

Он в шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит чёрный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает...

Вот так Ванька – он плечист!
Вот так Ванька – он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает...

Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом...

Замените «шинелюшку» и «физиономию» на «кафтан» и «лицо» – и невозможно отличить от жемчужин русского народного творчества, дошедших к нам из глубины веков. Здесь Блок показал себя настоящим знатоком и истинно народным поэтом, глубоко впитавшим древнерусскую культуру.
Но частушки тоже являются народным фольклором, только более позднего происхождения, современным фольклором, и Блок, описывая жизнь Кати, применяет и то, и другое: форма древнего русского сказания начинает у него перемежаться явно частушечными восклицаниями:

Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!

Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая...

У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!

Эх, эх, попляши!
Больно ножки хороши!

В кружевном белье ходила –
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила –
Поблуди-ка, поблуди!

Эх, эх, поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!

И заканчивается это «житие» гулящей Катьки откровенным и вызывающе грубым языком улицы:

Помнишь, Катя, офицера –
Не ушёл он от ножа...
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?

Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!

Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьём гулять ходила –
С солдатьём теперь пошла?

Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!

Лихач с Ванькой несутся вскачь наутёк, провожаемые угрозами Петрухи: «...подлец! Ужо, постой, расправлюсь завтра я с тобой!», а мёртвая Катя с простреленной головой выпадает из саней: «Что, Катька, рада?.. Лежи ты, падаль, на снегу!..»
Для человека, взявшего в руки винтовку, тем более когда его усердно науськивают на «классового врага», а заветы Христа объявляются «поповскими выдумками», для такого человека достаточно легко переступить грань, запретную для людей нормальных, и из бойца Красной Армии стать просто убийцей.
Хочется напомнить слова известного писателя XIX века Д. Мамина-Сибиряка (1852–1912):

«Голодный и голый человек не сделается справедливее оттого только, что он гол и голоден».
(Лебедь Хантыгая)

Это к вопросу о справедливости объективной и субъективной, абстрактной (понятийной) и реальной, воплощённой.
Тем не менее, чувствуется, что для Петрухи ещё не всё кончено:

– Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил...
Ночки чёрные, хмельные
С этой девкой проводил...

Из-за удали бедовой
В огневых её очах,
Из-за родники пунцовой
Возле правого плеча,
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча... ах!

Катьку – он сам признаётся – «загубил сгоряча»: не выдержал зрелища, когда она на извозчике вовсю флиртовала с другим. Но – вот парадокс «классового мышления»! – тут же обвиняет в Катькиной смерти... буржуев!

Ужь я ножичком
Полосну, полосну!..

Ты лети, буржуй, воробышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку...

И всё же Петруха ещё не окончательно утратил человеческое лицо – это доказывают не только его нечаянные проговорки с упоминанием вроде как ставших излишними для сознательного красноармейца религиозных выражений («Упокой, Господи, душу рабы Твоея... Ох, пурга какая, Спасе!»). Главное в том, что и после того, как его товарищи, так сказать, начинают давить на его сознательность («От чего тебя упас золотой иконостас? Бессознательный ты, право»; «Ишь, стервец, завёл шарманку, что ты, Петька, баба, что ль?.. Поддержи свою осанку! Над собой держи контроль! Не такое нынче время, чтобы нянчиться с тобой!»), Петька продолжает в глубине души раскаиваться и тосковать. Его «Скучно!», «горе горькое, скука смертная» – это и есть «тоска», «тоскливо» – именно это значение было раньше, начиная с древнерусских времён, у слова «скука».

Что мы встречаем у Блока в описании «новых апостолов», товарищей Петьки, каково отношение поэта к этим товарищам?
С одной стороны – с внешней стороны – бросается в глаза нечто забубённое, гулящее, чуть ли не разбойное («В зубах – цыгарка, примят картуз, на спину б надо бубновый туз!») и явное родство вчерашних люмпенов – сегодняшних красноармейцев – с босяками:

Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер...
Эй, бедняга!
Подходи –
Поцелуемся...

Не случайно Блок прибегает к элементам жестокого городского романса. Прислушайтесь:

Не слышно шуму городского,
Над Невской башней тишина,
И больше нет городового –
Гуляй, ребята, без вина!

Ничего не напоминает? Это известный народный романс 19-го века, основанный на стихотворении декабриста Фёдора Глинки:

Не слышно шуму городского,
За Невской башней тишина,
Лишь на штыке у часового
Горит полночная луна.

Вот бедный юноша, ровесник
Младым цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песню
И отдаёт тоску волнам.

«Прощай, отец, прощай, невеста,
Сломись, венчальное кольцо,
Навек закройся, моё сердце,
Не быть мне мужем и отцом».

Стихи подхватили в народе, и в этой – несколько переделанной – форме они стали очень популярной песней. Особенно любили эту песню каторжники и уголовники. Так что намёки на приблатнённость патрульных у Блока очень явные.

«Что же вы думали? Что революция – идиллия? ...Что народ – паинька? Что сотни обыкновенных жуликов, провокаторов..., людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит?»
(А.А. Блок. Интеллигенция и революция)

Да и поведение их говорит не просто о безбожии, но о вседозволенности и озлобленности. Красноармейцы решительно отреклись от старой жизни, старой морали и учения Церкви, оторвались от крестьянских корней и всю крестьянскую Россию отождествляют с тёмными, несознательными, отсталыми массами:

В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!

Эх, эх, без креста!

И идут без имени святого
Все двенадцать – вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...

От этой решимости на всё и небо кажется чёрным, и на душе мрачно: «Чёрное, чёрное небо», «Винтовок чёрные ремни», за каждым поворотом чудятся враждебные глаза: «Товарищ! Гляди в оба!», «Неугомонный не дремлет враг!», «Кто ещё там? Выходи! ...Эй, откликнись, кто идёт? ...Выходи, стрелять начнём!»
Но мрачно на душе не только из-за классовой озлобленности, но и по вполне объективным причинам.

Холодно, товарищ, холодно!

Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житьё!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружьё!

В Питере голод, холод, стычки с юнкерами и солдатами, в городе разбойничают шайки уголовников, постоянно присутствует опасность заговоров, вооружённого выступления офицеров (в городе их очень много, ещё никто не уезжал на Дон). На каждом шагу может ждать пуля.

Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить –
В красной гвардии служить –
Буйну голову сложить!

Старый мир не собирается складывать оружие, он тоже озлоблен и тоже готов на всё. Отсюда блоковское уподобление глухой, упорной вражды старого мира, чей глаз смотрит в прицел из переулка, с не отстающим от отряда бродячим псом:

Только нищий пёс голодный
Ковыляет позади...

– Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пёс паршивый,
Провались – поколочу!

Хвост поджал – не отстаёт...

«Волк голодный» – по отношению к ощетинившемуся старому миру – уже говорит о том, что Блок не на его стороне. Да, патруль может не вызывать симпатии, его вульгарность и грубость, его подозрительность и жестокость, несомненно, способны оттолкнуть. Но патрульным нельзя отказать в личной храбрости и зачатках дисциплины и революционной сознательности, которые стремились прививать Ленин и большевики.

Шаг держи революцьонный!

Вперёд, вперёд,
Рабочий народ!

Вообще в поэме много таких чеканных, маршевых ритмов, формулировки прямо врезаются в память – сразу после публикации многие места из поэмы растаскали на лозунги и цитаты, они стали ходячими народными выражениями. Это ещё одно подтверждение близости Блока к народу: народ безоглядно воспринял поэму как свою – и по революционному, маршевому звучанию, и по внутренней близости к заповедям революции, и, конечно, по языку, очень живому, горячему, свежему – буквально с пылу с жару из толпы!

Почему Блок сочувствует красноармейцам? Почему он оправдывает жестокость патруля? В статье «Интеллигенция и революция», написанной автором вскоре после поэмы, ещё даже до публикации последней, говорится:

«Почему дырявят древний собор? – Потому, что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки...
Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа.
Почему валят столетние парки? – Потому, что сто лет под их развесистыми липами и клёнами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему – мошной, а дураку – образованностью.
...но ведь за прошлое – отвечаем мы? Мы – звенья единой цепи. Или на нас не лежат грехи отцов?»

Блок оправдывал даже самосуд и красного петуха, потому что «Россия – буря. Демократия приходит "опоясанная бурей", говорит Карлейль», т.е. он считал революционные перегибы закономерным и объяснимым явлением, в вооружённой борьбе такое – объективная данность. Дворянин Блок сознательно брал на себя долги за прошлое, долги своих предков, своего класса и готов был отвечать. Потому и простил своим крестьянам поджог усадьбы и сгоревшую библиотеку. Потому и ответил (единственный!) на вопрос газеты, которая обратилась к литераторам с вопросом, может ли интеллигенция работать с большевиками: «Может и обязана».

Рассмотрим теперь Россию бывшую, вчерашнюю, и персонажей, которые её олицетворяют. Это каждый раз чисто мгновенные, как бы случайные зарисовки, опять же очень характерные для Петрограда, где большинство представителей старого режима – не аристократы и финансисты, золотая верхушка, а мещане-обыватели.
Старушка, по всему – мелкая лавочница или базарная торговка-перекупщица, которая «убивается – плачет»:

Никак не поймёт, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?

А всякий – раздет, разут...

В двух предложениях – вся характеристика мещанского мышления, ограниченности кругозора. Война ли, революция ли, какой-то глобальный кризис или природный катаклизм – эту категорию населения всё равно будет интересовать что-то вещное, предметное, то, что можно потрогать, пощупать, оценить и продать. Само по себе – это естественная человеческая чёрта, но когда всё в человеке сводится лишь к этому – это страшно. Это уже не совсем человек, а человек, пришибленный темнотой и слепотой, что-то очень близкое к понятию «толпа» с её животными инстинктами. Способное – при выгодных обстоятельствах – в голодающем городе разгромить магазин и разграбить склад, а потом всё свалить на новую власть.

Старушка, как курица,

– Ох, Матушка-Заступница!

Кто ещё зарисован в сатирических скетчах Блока? «Буржуй», который «на перекрёстке в воротник упрятал нос» – то ли от мороза, то ли чтобы, не дай Бог, не узнали, «барыня в каракуле», что причитает и жалуется, пока не шлёпается на скользком месте, священник, который раньше «брюхом шёл вперёд, и крестом сияло брюхо на народ», а теперь прячущийся от патруля «сторонкой – за сугроб», и писатель-вития – «длинные волосы и говорит вполголоса». Все испуганные, дрожащие и протестующие шёпотом, если так можно выразиться.
Дама может принадлежать к любым кругам – буржуазии, интеллигенции, аристократии, но писатель – уж точно коллега Блока. Это о таких разглагольствующих и витийствующих, грозно, но впустую сотрясающих воздух в гостиных и ширящих сплетни и козни он писал:

«Стыдно сейчас надмеваться, ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать над Россией, над которой пролетает революционный циклон. ...Жалкое положение: со всем сладострастьем ехидства подкладывали в кучу отсыревших под снегами и дождями коряг – сухие полешки, стружки, щепочки; а когда пламя вдруг вспыхнуло и взвилось до неба (как знамя), – бегать кругом и кричать: "Ах, ах, сгорим!"... Не стыдно ли издеваться над безграмотностью каких-нибудь объявлений или писем, которые писаны доброй, но неуклюжей рукой? ... Этим можно только озлобить человека и разбудить в нем зверя. Как аукнется – так и откликнется. Если считаете всех жуликами, то одни жулики к вам и придут. ...Надменное политиканство – великий грех. Чем дольше будет гордиться и ехидствовать интеллигенция, тем страшнее и кровавее может стать кругом».
(А. А. Блок. Интеллигенция и революция)

Русская интеллигенция десятилетиями пыталась разжечь пожар в стране, это из её среды выходили народовольцы, анархисты, террористы, эсеры, это она считала себя защитницей народа и вечно воевала с самодержавием. Но стоило народу взять власть, как интеллигенция закричала: «Ах, хамы во власти!» и дружно, во всех газетах ополчилась на собственный народ – мол, нужно его загнать обратно в стойло.
А вот «долгополый» и «невесёлый» «товарищ поп» – из сословия неоднородного: из него вышло и множество ни во что не верящих демократов, интеллигентов, в том числе писателей, и неверующих расстриг, и даже революционеров-большевиков; и много было вполне верующих – но одновременно в Христа и в мамону.
Однако именно те из священников, кто сохранил в себе присутствие Святого Духа, показывали чудеса веры, милосердия и мужества в лагерях, а не высланные – работали в советских учреждениях и незаметно, путём обычного общения и просветительства, вносили добро и свет, стойкость духа и истинную гуманность в души окружающих, были настоящими учителями человеческими. Думаю, сказанное Блоком по адресу первых не могло относиться к последним – светочам правды и Истины. Но во всём и всегда оправдывать всё сословие за счёт праведных людей – это и есть покрывательство своих, а относится ли покрывательство к власть предержащим, чиновникам (коммунистам или либералам, неважно), или к милиции и юридическим органам, или к священнослужителям, – не должно иметь значения. Всё это одинаково неправильно и неприемлемо.
Так же неправильно и неприемлемо немцев – всех, огулом – записывать в фашисты, а всех советских людей – в антихристы и преступники, запрещать всё, что связано с культурой советского времени: книги, песни, фильмы – любые духовные ценности того периода. Когда-то у нас под запретом были все деятели искусства и культуры, кто эмигрировал из страны, – разве мы от этого выиграли? И как правильно, что сейчас всё русское культурное достояние возвращается народу.
Вот и в Украине вернули народу произведения эмигрантов и репрессированных. Но зачем же поступать теперь с другими так, как когда-то поступили с ними, зачем запрещать произведения культуры?! Даже коммунистическую партию запретили – а ведь во всех странах мира она легально действует, поскольку представляет интересы какой-то части избирателей, защищает их, причём действует мирно и законопослушно, вполне демократическими методами. Уравнивать коммунизм и взгляды Сталина, марксизм и террористические «красные бригады» троцкизма – скудоумие или коварная, сознательная подтасовка.

На многие мысли наталкивает чтение Блока, значит, до сих пор остаётся он для нас современным и актуальным. Вечные ценности не имеют срока годности – это в полной мере относится и к поэме «Двенадцать».

Символ красного знамени. Символ Христа. Мировое значение Октябрьской революции

Обратите внимание: используя народный говор, Блок ни разу не применяет иронии по отношению к людям из народа, хотя, казалось бы, здесь как раз был простор для иронии над грубостью языка и нравов. И не потому, что поэт мог робеть перед новой властью – в продолжавших ещё тогда в Петрограде выходить буржуазных и эсеровских газетах какие только оскорбления по отношению к большевикам и Советам не встречались! Нет, Блок, в отличие от преобладающей части интеллигенции, с открытой душой и симпатией относился к миллионам

«...людей, пока "непросвещённых", пока "тёмных". Но просветятся они не от вас. Среди них есть такие, ...в которых ещё спят творческие силы; они могут в будущем сказать такие слова, каких давно не говорила наша усталая, несвежая и книжная литература».
(А. А. Блок. Интеллигенция и революция)

И ведь действительно сказали! Сколько замечательных писателей и поэтов вышли из народных слоёв и сказали свежее и яркое слово в советской литературе! Блок сумел предвидеть это ещё когда всё только начиналось, когда много было пены и отбросов, всплывших на поверхность жизни и пользовавшихся хаосом и сумятицей. В том числе – никуда от фактов не деться! – и в руководстве советской власти, на местах, в государственных учреждениях, наркоматах (т.е. министерствах) и в партаппарате. Помните стихотворение Блока «Россия»?

Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет, –
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты...

Ну что ж? Одной заботой боле –
Одной слезой река шумней,
А ты всё та же – лес, да поле,
Да плат узорный до бровей...

Стихия, в том числе и революция (революция – всегда стихия!), несёт в себе ВСЁ, но от этого не перестаёт быть по существу выражением народной души, её загнанности и отчаяния, непокорства и удали, ёё широты и порывов к светлому и прекрасному – в любом случае. Даже когда её сознание отуманено недобрыми лозунгами и лживыми, провокационными речами. Это – временно, а Россия – вечна.

«России суждено пережить муки, унижения, разделения; но она выйдет из этих унижений новой и – по-новому – великой».
(А. А. Блок. Интеллигенция и революция)

И впереди её идёт Христос – прощающий и милостивый к кающимся грешникам и к неразумным, слепым, одурманенным людям. Сострадающий голодным и обездоленным, укрепляющий дух угнетённых и оскорблённых. Призывающий Своим примером «пострадать во искупление» грехов всего общества, не виня насильников. И в то же время объявивший: «Не мир Я несу, но меч» и бичом прогнавший торгашей из храма Отца Своего. Христос, завещавший оставить мёртвых (духовно) хоронить своих мертвецов (старое наследие) и, отрекаясь от них, идти за Ним в царство Духа, мудрости и справедливости.
Идея свободы, равенство и братства – не отсюда ли?
Свобода – личная воля, не задевающая и не ущемляющая таких же личных воль других людей.
Равенство – не по талантам, уму и нравственному развитию, а по сословным отношениям внутри справедливого общества.
Братства – по единой планете, на которой мы все соседи и совместно пользуемся её ресурсами; по планете, на которой соседей себе не выбирают, и надо научиться мудро, взвешенно и достойно вести себя с теми, кого Бог дал. Брат = землянин, человек. Это мудрое и глубокое слово, охватывающее все земные понятия. Брат, сестра – вот исконные, правильные обращения к любому встречному, знакомому или незнакомому, и это куда более точно отвечает порывам души человеческой, чем гордое и вызывающее «господин». Мы все – братья и сестры, дети планеты и Вечного Космоса. По православному – братья и сестры во Христе.
Так кто ещё мог быть впереди потянувшегося к освобождению и знаниям народа, если не Христос? Другого и быть не могло.
Двенадцать Апостолов Христа были простые рыбари, а книжники-фарисеи выступали и против Христа, и против Его учеников. Двенадцать апостолов нового, небывалого в истории государства, основанного на отмене эксплуатации и всеобщем равенстве, были простые, малосознательные рабочие, только-только потянувшиеся к свету знаний, увидев в учении Ленина и большевиков самую суть – построение общества равных; а книжники-витии, писатели и интеллигенция, оказались не с народом и не с Христом, а с тем скулящим псом старого мира, который мёртвой хваткой цеплялся за старые, отметённые Историей условности.

Можно как угодно, нагло и грубо или хитроумно и с подтасовками, изображать Октябрьскую революцию как кровавый мятеж тёмного, несознательного народа, ведомого хитрыми политиканами-большевиками. Но некуда деться от правды исторических фактов. В результате революция послужила всеобщей грамотности и образованию; ускоренному (перед надвигающейся опасностью новой мировой войны) строительству промышленно развитой страны, способной себя защитить; неслыханному рывку человечества в космос; началу построения общества с подлинно демократическими, братскими отношениями между народами, исключающими национальное превосходство и эксплуатацию; в конечном итоге – давшая толчок национально-освободительным революциям и движениям по всему миру, в результате чего и возникло большинство независимых сейчас государств Азии и Африки.
Красное знамя – не символ 37-го года, а свет восходящего Солнца, свет знаний и освобождения.
Не уголовников возглавляет блоковский Христос, а новую, не империалистическую Россию, подарившую свободу Польше и Финляндии и призвавшую все народы Земли к миру без войн и насилия. Мы на одном корабле «Земля», и, раскачивая его своими внутренними и внешними конфликтами, войнами, драками, потопим его и погибнем сами.
Образ Христа – символ не кровавого революционного насилия и не последующих десятилетий репрессий, а справедливых лозунгов свободы, равенства и братства, под которыми революция вершилась. Ведь лозунги эти так никто и не смог доказать как несправедливые. Более того, разве они не имеют ничего общего с демократией, о которой нам вот уже сколько лет жужжат как о самой справедливой системе управления обществом?
«"Мир и братство народов" – вот знак, под которым проходит русская революция. Вот о чем ревёт её поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать», – сказано у Блока в его программной статье «Интеллигенция и Революция».

В нашей воле – в год столетия Октябрьской революции осознать её всемирно-историческое значение, понять саму природу решительного переворота всех старых, отживших отношений, на которых был устроен мир, и не в последнюю очередь – дорасти до понимания и прощения того, что не украсило нашу общую историю. Очиститься от взаимных претензий, обид и навязчивой идеи мщения.
Надо жить дальше, и по возможности – не повторяя старых ошибок «тащить и не пущать», «запретить», «заклеймить», «исключить», «отомстить», «к стенке» и прочих не братских, не демократичных, несправедливых методов управления и взаимоотношений внутри и между государствами. Без партии козлов отпущения, на которую можно навесить свои и чужие промахи и обвинить в мыслимых и самых немыслимых намерениях. Без политиков, которых объявляют пугалом для всего мира, чем на самом деле так удобно маскировать интересы отдельно взятых стран и промышленных корпораций.
Видеть не только Вчера, но и предвидеть Завтра, строя отношения с другими странами и управляя государством. Понимать, что свобода твоей нации – это общность свобод всех народов, составляющих страну, плюс свобода народов, её окружающих.
Хоть чуть-чуть ослабить путы привязанности к своим личным, эгоистичным и корыстным стремлениям, не позволяющим и на пороге XXI века отречься от стремления к личному обогащению и пойти за Христом.

О прекрасном стоит думать, хотя, по выражению Платона, «прекрасное трудно» и даётся порой ценой испытаний, лишений и ошибок. Вот о чём нам сказал великий русский поэт Александр Блок в своей вещей, провидческой поэме «Двенадцать», отражая «музыку революции».

Стихи про Октябрьскую революцию:

Александр Блок

Поэма ДВЕНАДЦАТЬ

ДВЕНАДЦАТЬ (поэма)

Чёрный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всем божьем свете!

Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком – ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит – ах, бедняжка!

От здания к зданию
Протянут канат.
На канате – плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймёт, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут...
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
– Ох, Матушка-Заступница!
– Ох, большевики загонят в гроб!

Ветер хлёсткий!
Не отстаёт и мороз!
И буржуй на перекрёстке
В воротник упрятал нос.

А это кто? – Длинные волосы
И говорит вполголоса:
– Предатели!
– Погибла Россия! –
Должно быть, писатель –
Вития...

А вон и долгополый –
Сторонкой – за сугроб...
Чт? нынче невесёлый,
Товарищ поп?

Помнишь, как бывало
Брюхом шёл вперёд,
И крестом сияло
Брюхо на народ?..

Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
– Ужь мы плакали, плакали...
Поскользнулась
И – бац – растянулась!

Ай, ай!
Тяни, подымай!

Ветер весёлый
И зол и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвёт, мнёт и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию»...
И слова доносит:

И у нас было собрание...
...Вот в этом здании...
...Обсудили –
Постановили:
На время – десять, н? ночь – двадцать пять...
...И меньше – ни с кого не брать...
...Пойдём спать...

Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер...

Эй, бедняга!
Подходи –
Поцелуемся...

Хлеба!
Что впереди?
Проходи!

Чёрное, чёрное небо.

Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Чёрная злоба, святая злоба...

Товарищ! Гляди
В оба!

Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.

Винтовок чёрные ремни,
Кругом – огни, огни, огни...

В зубах – цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!

Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!

Тра-та-та!

Холодно, товарищ, холодно!

– А Ванька с Катькой – в кабаке...
– У ей керенки есть в чулке!

– Ванюшка сам теперь богат...
– Был Ванька наш, а стал солдат!

– Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
Мою, попробуй, поцелуй!

Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята –
Чем, чем занята?..

Тра-та-та!

Кругом – огни, огни, огни...
Оплечь – ружейные ремни...

Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!

Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь –

В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!

Эх, эх, без креста!

Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить –
В красной гвардии служить –
Буйну голову сложить!

Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житьё!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружьё!

Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
Господи, благослови!

Снег крутит, лихач кричит,
Ванька с Катькою летит –
Елекстрический фонарик
На оглобельках...
Ах, ах, пади!..

Он в шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит чёрный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает...

Вот так Ванька – он плечист!
Вот так Ванька – он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает...

Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом...
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая...

У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!

Эх, эх, попляши!
Больно ножки хороши!

В кружевном белье ходила –
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила –
Поблуди-ка, поблуди!

Эх, эх, поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!

Помнишь, Катя, офицера –
Не ушёл он от ножа...
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?

Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!

Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьём гулять ходила –
С солдатьём теперь пошла?

Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!

Опять навстречу несется вскачь,
Летит, вопит, орет лихач...

Стой, стой! Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..

Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!
Вскрутился к небу снежный прах!..

Лихач – и с Ванькой – наутёк...
Ещё разок! Взводи курок!..

Трах-тарарах! Ты будешь знать,
. . . . . . . . . . .
Как с девочкой чужой гулять!..

Утёк, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!

А Катька где? – Мертва, мертва!
Простреленная голова!

Чт?, Катька, рада? – Ни гу-гу...
Лежи ты, падаль, на снегу!..

Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!

И опять идут двенадцать,
За плечами – ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица...

Всё быстрее и быстрее
Уторапливает шаг.
Замотал платок на шее –
Не оправиться никак...

– Что, товарищ, ты не весел?
– Что, дружок, оторопел?
– Что, Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?

– Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил...
Ночки чёрные, хмельные
С этой девкой проводил...

– Из-за удали бедовой
В огневых её очах,
Из-за родники пунцовой
Возле правого плеча,
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча... ах!

– Ишь, стервец, завёл шарманку,
Что ты, Петька, баба, что ль?
– Верно, душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
– Поддержи свою осанку!
– Над собой держи контроль!

– Не такое нынче время,
Чтобы нянчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!

И Петруха замедляет
Торопливые шаги...

Он головку вскидавает,
Он опять повеселел...

Эх, эх!
Позабавиться не грех!

Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!

Отмыкайте погреба –
Гуляет нынче голытьба!

Ох ты, горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!

Ужь я времячко
Проведу, проведу...

Ужь я темячко
Почешу, почешу...

Ужь я семячки
Полущу, полущу...

Ужь я ножичком
Полосну, полосну!..

Ты лети, буржуй, воробышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку...

Упокой, Господи, душу рабы Твоея...

Не слышно шуму городского,
Над Невской башней тишина,
И больше нет городового –
Гуляй, ребята, без вина!

Стоит буржуй на перекрёстке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмётся шерстью жёсткой
Поджавший хвост паршивый пёс.

Стоит буржуй, как пёс голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пёс безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.

Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюг?, ой, вьюг?!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!

Снег воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся...

– Ох, пурга какая, Спасе!
– Петька! Эй, не завирайся!
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты, право,
Рассуди, подумай здраво –
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
– Шаг держи революцьонный!
Близок враг неугомонный!

Вперёд, вперёд, вперёд,
Рабочий народ!

И идут без имени святого
Все двенадцать – вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...

Их винтовочки стальные
На незримого врага...
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга...
Да в сугробы пуховые –
Не утянешь сапога...

В очи бьётся
Красный флаг.

Раздаётся
Мерный шаг.

Вот – проснётся
Лютый враг...

И вьюг? пылит им в очи
Дни и ночи
Напролёт...

Вперёд, вперёд,
Рабочий народ!

Вдаль идут державным шагом...
– Кто ещё там? Выходи!
Это – ветер с красным флагом
Разыгрался впереди...

Впереди – сугроб холодный,
– Кто в сугробе – выходи!..
Только нищий пёс голодный
Ковыляет позади...

– Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пёс паршивый,
Провались – поколочу!

Скалит зубы – волк голодный –
Хвост поджал – не отстаёт –
Пёс холодный – пёс безродный...
– Эй, откликнись, кто идёт?

– Кто там машет красным флагом?
– Приглядись-ка, эка тьма!
– Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?

– Всё равно тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьём!
– Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнём!

Трах-тах-тах! – И только эхо
Откликается в домах...
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах...

Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах...

Так идут державным шагом,
Позади – голодный пёс,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.

Статья о Октябрьской революции на примере анализа поэмы Блока "Двенадцать"

Тема революции в поэме А. Блока «Двенадцать»

Это первая крупная послеоктябрьская поэма в русской литературе. В ней нашли свое отражение не только революционная современность, но и мысли целого поколения интеллигентов, к числу которых относился и Александр Блок. В “Двенадцати” поэт поднялся к грандиозным социальным обобщениям.

Характерную особенность произведения составляет органическое слияние реалистического и романтического. В самом ее названии намечается связь с легендой о двенадцати апостолах, учениках Христа, шедших за ним. Но образ двенадцати имеет в поэме и предельно реалистический источник: патрули красногвардейцев на улицах Петрограда действительно состояли из двенадцати человек.

В поэме достаточно много различных символических образов. Символические образы вьюги, мете- ли, пурги, ветра, снега проходят через всю поэзию Блока: “вот поднялся вихорь снежный”, “вдали запевала метель”, “ветер веет снежный”. В этих выражениях воплощены мотивы душевного смятения, вселенского кризиса, отраженного в сознании поэта. Постоянный в его творчестве образ-символ снежной бури в “Двенадцати” находит наиболее развернутое воплощение.

Действие поэмы развивается на фоне ветра, пурги, снега: “свищет ветер”, “порхает снег” и т. д. Но явления природы не только создают фон, они становятся как бы действующими лицами произведения. Образы ветра, снежной бури - символы очистительной стихии.

Двуплановость образного строя “Двенадцати” ярко проявляется уже в первой строфе поэмы:

Черный вечер,

Белый снег,

Ветер, ветер!

В основе произведения - революционный конфликт, борьба старого и нового. Столкновение не может закончиться примирением - настолько контрастны борющиеся силы. Их непримиримость в поэме подчеркнута резким контрастом “черного” и “белого”. Автор конкретизирует содержание “черного вечера”: “буржуй на перекрестке”, “поп нынче веселый”, “барыня в каракуле”. Образы социально определены, каждый из них так или иначе выражает свое неприятие революционных перемен: поп - “стороной за сугроб”, барыня - “к другой подвернулась: “Уж мы плакали, плакали...”. Особенно непримирим к новому давний недруг Блока - либеральный болтун. Он охарактеризован кратко и убийственно: “Длинные волосы и говорит вполголоса... Должно быть, писатель-вития...”.

Старый мир исторически обречен. Его представители изображаются автором иронически. В их изображении он использует сравнения - броские и емкие:

Стоит буржуй на перекрестке

И в воротник упрятал нос.

А рядом жмется шерстью жесткой,

Поджавши хвост паршивый пес.

Но “пес” так же, как и многие образы в поэме, имеет два плана:

Стоит буржуй, как пес голодный,

Стоит безмолвный, как вопрос.

И старый мир, как пес безродный,

Стоит за ним, поджавши хвост.

Сюжет в главах поэмы развивается последовательно. Он не столько фабульный, сколько психологический. Двенадцать - враги старого мира, но они сами вышли из его недр. Поэт символически передает это образом старого мира - “пса безродного”, который не отстает, а ковыляет позади. В них бушуют и темные страсти. Их охватывает пьянящее ощущение вседозволенности: “Свобода, свобода, эх, эх, без креста!”.

Поэт безоговорочно приветствует происходящее. Он благословляет очистительную силу огня революции и активность ее свершений: “Мы на горе всем буржуем мировой пожар раздуем”. Но значение социалистической революции заключалось в том, что она с первых шагов не только разрушала старый мир, но и строила новый.

Созидательная сила революции не получила в поэме прямого воплощения. Однако поэт показывает, что борьба окрыляет героев, в них просыпается чувство классового сознания и революционного долга. Историческая миссия очищает образы двенадцати от всего случайного, мелочного, наносного. Смысл жизни они обретают благодаря революции.

Поэма “Двенадцать” впервые в русской литературе подчеркнула вселенский размах революции. Важнейшее значение произведения заключалось в том, что Блок показал в нем, как революция пробудила в людях все самое светлое. Он возвысил любовь простого человека, изобразил героя революции как личность с живыми и сильными чувствами. В этом поэма была новаторской.

В поэме “Двенадцать” Блоку удалось передать накал социальной борьбы, запечатлеть его в драматииеских и контрастных образах.

Поэма “Двенадцать” принадлежит к вершинам русской литературы, стоит в одном ряду с такими великими поэмами, как “Медный всадник” А. С. Пушкина, “Кому на Руси жить хорошо” Н. А. Некрасова.

Произведение было написано в 1918 году, сразу после событий революции, которым Блок был свидетелем. В поэме отражены суровая зима 1918 года, костры на улицах, красноармейцы, патрулировавшие улицы, разговорная речь той поры, а также взгляды самого поэта на революцию, сущность цивилизации и культуры. Понять его взгляды, а также содержание поэмы «Двенадцать» вне контекста всего творчества поэта невозможно.

Восприятие Блоком революции своеобразно и связано с его философскими и эстетическими взглядами. После 1905 года в творчестве Блока наступает перелом. Действительность приходит в трагическое противоречие с идеалистическими воззрениями писателя. Поэту ненавистна пошлая, бессмысленная, бездуховная жизнь подавляющего большинства людей, «обывателя»; постепенно катастрофичность мировоззрения складывается в его сознании в определенную теорию, которая трактует цивилизацию и историю в духе ницшеанства.

Фридрих Ницше с его идеей цикличности развития цивилизации был чрезвычайно популярен в среде символистов. Трактуя историю, Ницше утверждал, что все развитие человечества складывается из противодействия двух сил — «дионисиевского» (необузданная энергия, первобытная сила, энергия, существующая вне конкретной формы) и «аполлонического» (то, что называется искусством, — строгие формы, каноны). В момент возникновения культуры «дионисиевское» преобладает, дает мощный толчок развитию. Постепенно оно начинает выражаться в конкретных формах: возникают общественные институты, многочисленные запреты — мораль, законы (так же, как в литературе и искусстве возникают определенные жанры, школы и пр.), другими словами, возникает то, что принято называть цивилизацией. Таким образом в культуру вносится «аполлоническое» начало, которое постепенно — с развитием цивилизации — начинает преобладать. И чем больше «аполлонического» и меньше «дионисиевского», тем ближе культура к упадку. Когда «аполлоническое» окончательно берет верх, наступает эпоха разложения, декаданса. Цивилизация умирает, изживает себя. По мнению Ницше, культура развивается циклически, а это значит, что на смену обветшалой культуре должны прийти дикие орды, которые разрушат цивилизацию, но вместе с тем дадут новый толчок развитию культуры, так как принесут с собой новый потенциал «дионисиевского» (так в свое время была сметена варварами Римская империя, государство эллинов и другие древние цивилизации).

Эти взгляды разделял и Блок, о чем писал в своих статьях «Интеллигенция и революция», «Искусство и революция», «Крушение гуманизма». Именно как разрушительную стихию, «дионисиевское» начало, пришедшее на смену обветшалой культуре, Блок и воспринял революцию. Именно эту тему развивают его поэма «Двенадцать» и стихотворение «Скифы». Отсюда характерные черты, которые сознательно подчеркиваются Блоком в сущности революции:

а) разрушительная стихия (образ ветра, мятущиеся представители «старого мира», анархический характер поступков и идеологии «двенадцати»);

б) антихристианская направленность (рефрен «Эх, эх, без креста!»). Христианство воспринимается Блоком так же, как часть цивилизации, то есть выродившееся «аполлоническое начало», что перекликается с ницшеанской идеей «смерти старых богов». В этом отношении интересно окончание поэмы. «Двенадцать человек» идут «без имени святого», совершая преступления (с точки зрения морали старого мира), но впереди идет Иисус Христос. Если исходить из логики повествования, это не Христос, а Антихрист. Но у Блока была своя логика. Для него разрушение выродившейся цивилизации — благословенное действо, ключом к пониманию образа Христа может служить фраза «Мировой пожар в крови, Господи, благослови!»;

в) аморализм (убийство Катьки, «Ужь я темячко почешу, почешу…», мотив оружия: «винтовок черные ремни», стрельба и т. д.);

г) гибель старой культуры, цивилизации, всего «старого мира» (символический образ «паршивого пса», «буржуя», «дамы в каракуле» и т. д.).

Блок воспринял революцию как вселенский пожар, который должен был принести за собой желанное, обновление. Не случайно, что Блок после 1918 года не написал ничего существенного до самой смерти в 1921 году. Разочарование от того, что революция не явилась тем, что в ней увидел Блок, и, по выражению самого Блока, от «социалистического строительства» (об этом он пишет в своих дневниках) было тому причиной.

А. Блок — поэт, который теме родины «сознатель-но и бесповоротно» посвятил всю свою жизнь Это сквозная тема в его творчестве. Поэт радовался радостями своей страны, жил ее болями.

Блок приветствовал Октябрьскую революцию. Ее безоговорочное принятие он выразил в поэме «Двенадцать». Она стала новой и высшей ступенью творческого пути Александра Блока. Поэма написана всего за три дня. Она стала первым значительным поэтиче-ским откликом на свершившуюся революцию.

Действие «Двенадцати» происходит на фоне разгулявшейся природной стихии: «завивает ветер белый снежок», «свищет ветер», «порхает снег», «пылит пурга», «ветер, ветер — на всем божьем свете!», «ра-зыгралась чтой-то вьюга». Образы ветра и метели имеют в поэме символическое значение. Они знамену-ют собой историческую бурю событий.

Блок рисует конфликт между старым и новым ми-ром, их яростную, непримиримую борьбу. Их проти-востояние подчеркивается резким контрастом ис-пользованных цветов — черного и белого. Белый сим-волизирует новое, светлое, а черный — уходящее, ненужное, разрушаемое.

В первой главе вниманию читателя предстают представители старого мира: буржуй, писатель-ви-тия, товарищ поп, барыня в каракуле. Все они враж-дебно настроены к революции. Поэт изображает всех их иронически, подчеркивая историческую обречен-ность старого мира.

Неоднократно поэт сравнивает его с «псом безрод-ным», передавая свое отношение к происходящему в стране.

Стоит буржуй, как пес голодный,

Стоит безмолвный, как вопрос.

И старый мир, как пес безродный

Стоит за ним, поджавши хвост.

Со всеми представителями старого мира природная стихия обходится безжалостно: сбивает с ног, рвет одежду, толкает в сугроб, и это тоже символично.

Двенадцать красногвардейцев — представители и ярые защитники нового строя. Но Блок не идеализи-рует их. С одной стороны, они стоят на защите правого дела, с другой, почувствовав свободу, творят зло и без-законие:

Запирайте етажи,

Нынче будут грабежи!

Отмыкайте погреба —

Гуляет нынче голытьба!

Такая вседозволенность оборачивается убийством Катьки. Поведение красногвардейцев поэт объясняет тем, что они вышли из старого мира, воспитывались и росли в его недрах, а потому не могут сразу преодолеть накопленный за долгие годы негатив.

В заключительной главе возникает образ Иисуса Христа. Образ этот многозначный. До сих пор в кри-тике не утихают споры относительно финала поэмы. Одни полагают, что присутствие Христа — свидетель-ство того, что сам Бог не только на стороне револю-ции, но и во главе ее. Они указывали на связь назва-ния поэмы с легендой о двенадцати апостолах, учени-ках Иисуса, шедших за ним. Другие называют такие утверждения святотатством и в доказательство при-водят неоднократно употребленную в поэме фразу «Эх, эх, без креста!»

Поэма «Двенадцать» — своеобразный гимн рево-люции. Блок высоко оценивал собственное творение. Закончив его, в своем дневнике он записал: «Сегодня я— гений».

Художественный и концептуально-смысловой мир поэмы «Двенадцать», написанной А.Блоком в начале 1918 года, неизмеримо велик, что и позволило ряду исследователей творчества поэта воспринимать это произведение:

• Итоговым для всего его литературного пути
• Воплощением символистского миропонимания автора
• Текстом с множественными контекстуальными отношениями

Меж тем, для анализа данной конкретной блоковской произведения в рамках привычного метода литературоведения для начала рассмотрим ее основные теоретические позиции по сюжету, теме, жанру, образам и символике.

История создания «Двенадцать» и мировосприятие поэта

Это художественное произведение писалось Блоком единовременно с известной статьей . Из-за этого иногда может возникать упрощение или даже иллюзия, что «Двенадцать» создавалась как поэтическая иллюстрация основных идей поэта, провозглашенных им в своей публицистике. Разумеется, существует некая смысловая «перекличка» между этими двумя работами, но саму поэму нельзя трактовать лишь в таком «оформительском» плане. Напомним, что и публицистическое творчество поэта было особенным, Блок оперировал в нем словом не в его понятийном или терминологическом качестве, а как художественным сцеплением разных смыслов. Поэтому и в поэзии, и в публицистике для него характерно использование ассоциативного и метафорического принципа.

Общеизвестно, что поэт принял произошедшую в России революцию – и Февраль, и Октябрь 1917 года для Блока стали событиями как важными, так и желанными. Этому объяснение находится в его особом миропоэтическом и даже историософском концепте понимания истории, в котором существенные позиции занимали две категории – стихия и музыка.

Понятия «стихии» и «музыки» у Блока

В понятие «стихии» поэт вкладывал целый комплекс категорий и состояний – природных и космогонических, социальных и психоэмоциональных, духовных и исторических. Сама эта категория появилась у него в лирике задолго до революционных событий. Уже в 1910 годах поэт пытается разделить и структурировать ее по принципам этики. Так у Блока возникает следующая важнейшая для его творчества категория – музыки. Это понятие у поэта также многозначно и объемно. Под ее целью Блок понимает организацию и гармонизация всей истории и мироздания. Разумеется, категория «музыки» вводилась поэтом не в ее искусствоведческом значении, а в смысле

«..мистической первоосновы» мира, «первостихии» всей истории (Ф.Степун).

Поэтому в миросозерцании поэта случившаяся в России революция была воспринята как зарождение «новой музыки», слушать которую Блок и призывал. То есть «музыка революции» в поэме «Двенадцать» — это не просто прямые звуки городского шума с выстрелами, криками, песнями, а почти мистическое звучание ветра («мирового циклона», ветра с «запахом апельсиновых рощ» и т.д.). А стихия революционных масс – это восстановление закона нравственности в обществе, поэтому она может быть оправдана (и оправдывается поэтом). Когда стихия революция «чревата» музыкой, то все разрушения являются творческим актом, который ведет к дальнейшему одухотворению жизни. Эти умозаключения из статьи Блока позволяют понять, как именно воспринимал поэт саму революцию – для него она была балансом этих двух категорий – музыки и стихии.

Анализ поэмы «Двенадцать» — тема, образы, жанр и символы

Образ времени-пространства

Город в поэме у Блока одновременно подается как весь «божий свет», то есть не имеет топографической конкретики. Его:

• «Урбанистические признаки» — это здания (упоминание о них появляется в тексте лишь дважды)
• Социальные признаки – это маркеры кабаков, погребов

В пространстве поэмы «господствует» и природная стихия – это сугробы, лед, ветер — задачей которой становится уничтожение контуров созданного человеком, т.е. города. Блок привносит в текст таким образом и космогоническое звучание, которое «дополняется» также и цветовой символикой. Черным и белым у поэта обозначены не конкретные объекты, а именно явления космологические:

• Время – «черный вечер»
• Осадки – «белый снег»
• Мифообраз – «в белом венчике»

Функция светообразов здесь – обозначить свет и тень самого мироздания.

Для красного же света Блок оставляет «маркировку» энергии случившего взрыва.

Время в «Двенадцати» не имеет привычной линейности от прошлого к грядущему. Здесь они не отделяются друг от друга, а соединены в настоящем, которое пульсирует от их взаимодействия.

Время соединено в поэме также посредством красноармейцев.

Образы красноармейцев

По логике эти персонажи должны выражать собой грядущее, но у Блока они остаются «носителями старого мира»:

«В зубах — цигарка, примят картуз, / На спину б надо бубновый туз!»

В задачи персонажей входит «мировой пожар», уничтожение «незримого врага» и т.д. То есть они являются для Блока не «новым человеком», а скорее – «ветхим». В попутчиках у красноармейцев обнаруживается «паршивый пес», которого считают:

• Образом «старого мира»
• Образом теневой стороны всего мироздания (пес – как символ дьявола)

Жанр «Двенадцати»

Блок определяет жанр «Двенадцати» как поэму. Но произведение не выдержано в нем как лиро-эпический текст. Скорее, здесь очевидно соединение разножанровых фрагментов, переходы меж которыми также не обусловлены конкретными задачами эстетики. Основной характеристикой по жанровому решению можно назвать разноречие, посредством которого и организован весь строй поэмы:

• Лирическое отступление – речевая характеристика лирического героя
• Повествование – речь рассказчика
• Диалог, частушка, романс, солдатская песнь – речь персонажей

Подытожим, такая жанровая разнородность требовалась Блоку для передачи того самого стихийного состояния, неупорядоченности мироздания и предчувствия его революционного обновления.

Композиция поэмы

Но творческие возможности стихии, ее потенциал «уравновеситься» музыкой Блок представляет в «Двенадцати» в их композиционном решении. Цельность поэме, такой разнородной по жанрам, придает ритм марша. Его преобладание над иными текстовыми интонациями ощущается как общая доминанта. Маршевая ритмика подается не отдельным субъектом, а всеми участниками произведения – от рассказчика и красноармейцев до лирического героя. Можно сказать, что так Блок «озвучил» саму стихию, показав ее потенциал самоорганизации в творческом акте.

Сюжет поэмы

Сюжетное построение в данном произведении очень простое, хотя его «очертания», по мысли М.Волошина, «несколько затуманены». Этот критик и современник Блока считал, что фабульная конструкция всей поэмы не является ее сущностью. Главным в ней он определял «волны ее лирических настроений», проходящих по душам 12-ти ее основных персонажей.

Меж тем, исследователи произведения определяют сюжет поэмы как историю героя Петрухи.

Поэт в нем реализует свое понимание сущности человека, который на своем пути:

• пребывает в стадии стихийного (вначале он просто «ветхий человек»)
• может откликнуться на вызов мира (духовный конфликт)
• внять ритмической гармонии мироздания (преобразиться)

Эти стадии и проходит красноармеец, совершая обход ночного города.

1. Петруха может ощущать этот мир лишь телесно. Его отношение к Катьке неодухотворено ничем. Его восприятие мира эгоцентрично. Получив обиду, он озадачен местью. Это действия «ветхого человека»
2. Свершается преступление, убита женщина, к которой Петруха испытывал чувства. Обидчик же жив. Разрушительный порыв становится преступлением против самого героя, т.е. саморазрушением
3. Раскаянием, пришедшим вслед убийству, Петруха «перерождается» — этот процесс у Блока подан как однозначно созидающий. Более того, поэт даже выделяет этого персонажа из общей группы красноармейцев – Петруха «сбился» с ритма, потерял «лицо» как убийца, а затем, вняв общей «музыкальности», становится частью общего «мы».
4. Злоба уходит со словами прощения-«молитвы»: «упокой…»

Образ Христа в поэме «Двенадцать»